Е.П. Блаватская

АРХИЕПИСКОПУ КЕНТЕРБЕРИЙСКОМУ — ПРИВЕТ ОТ «ЛЮЦИФЕРА»!

Мой господин примас всей Англии!

Это открытое письмо вашей милости мы используем как средство передать вам, а через вас — духовенству и пастве, а также христианам вообще, считающим нас врагами Христа — краткое изложение той позиции, которую занимает теософия по отношению к христианству, так как считаем, что время для такого заявления пришло.

Ваша милость вне всякого сомнения в курсе, что теософия — не религия, а философия одновременно религиозная и научная, и что покамест основным делом Теософического Общества было возрождение во всякой религии оживляющего её духа путём способствования исследованию истинного смысла её доктрин и обрядов. Теософы знают, что чем глубже проникаешь в смысл догматов и ритуалов всех религий, тем больше видится их подобие в своих основах, пока наконец не достигается постижение их фундаментального единства. И эта общая основа — не что иное, как теософия — Тайная Доктрина веков, которая будучи разбавлена и замаскирована так, чтобы соответствовать способностям масс и требованиям времени, образовывала живую сердцевину всех религий. Теософическое Общество имеет отделения, состоящие соответственно из буддистов, индусов, мусульман, парсов, христиан и свободомыслящих, которые вместе, как братья, работают на общей почве теософии. И именно потому, что теософия — не религия, да и не может занять место таковой для народных масс, успех Общества оказался столь велик — не только в том, что касается растущего числа членов и расширяющегося влияния, но также и в отношении производительности той работы, за которую оно взялось — возрождения духовности в религии и культивирования среди людей чувства братства.

Мы, теософы, считаем, что религия — естественная составляющая жизни человека на нынешней стадии развития; и хотя в редких случаях могут рождаться и люди без религиозных чувств, у общества должна быть религия, так сказать, объединяющая его связь, без которой ему угрожают упадок и материальное уничтожение. Мы считаем, что никакая религиозная доктрина не может быть более, чем лишь попыткой изобразить в нашем ограниченном понимании и в понятиях нашего земного опыта великие космические и духовные истины, которые в своём обычном состоянии сознания мы скорее лишь смутно ощущаем, чем действительно воспринимаем и понимаем; а откровение, если цель его действительно что-то открыть, неизбежно должно соответствовать тем же приземлённым требованиям человеческого интеллекта. Потому по нашей оценке никакая религия не может быть абсолютно истинной, и никакая — абсолютно ложной. Религия верна настолько, насколько она удовлетворяет духовные, нравственные и интеллектуальные потребности своего времени и помогает развитию человечества в этих отношениях. И она ложна пропорционально тому, насколько она мешает этому развитию и оскорбляет духовную, нравственную и интеллектуальную части природы человека. И трансцендентально духовные идеи о силах, управляющих Вселенной, которых придерживается восточный мудрец, для африканского дикаря будут столь же ложными, как идолопоклоннический фетишизм последнего — для мудреца, хотя и те, и другие взгляды неизбежно должны быть в какой-то степени верны, ибо представляют самые высшие идеи, которых могут достичь две разных индивидуальности относительно тех же самых космически-духовных фактов, которые человеку никогда не познать в их реальности, пока он остаётся только человеком.

Потому теософы уважают все религии, а в отношении религиозной этики Иисуса испытывают глубочайшее восхищение. Иначе и быть не может, ибо эти дошедшие до нас наставления — те же самые, которым учит и теософия. Так что в той мере, в которой современное христианство исполняет своё притязание на то, чтобы быть практической религией, которой учил Иисус, теософы с ним всем сердцем и действуют с ним заодно. И в той мере, в какой оно идёт против этой простой и чистой этики, теософы являются его оппонентами. Всякий христианин может, если захочет, сравнить заповеди Нагорной Проповеди с догмами своей церкви, а её дух — с принципами, движущими христианской цивилизацией и управляющими его жизнью; и тогда он сможет судить сам — насколько религия Иисуса вписывается в его христианство, и насколько поэтому он и теософы согласны. Но исповедующие христианство, а особенно духовенство, отшатываются и не решаются провести такое сравнение. Подобно купцам, боящимся обнаружить своё банкротство, они, похоже, боятся открыть расхождение в балансе, которого никак не свести, поставив материальные владения против духовных задолженностей. Сравнение между учением Иисуса и доктринами церкви, однако, часто делалось (и нередко без большой учёности и критической проницательности) — как теми, кто хотел упразднить христианство, так и теми, кто хотел его реформировать; и совокупный результат этих сравнений, как вашей милости должно быть хорошо известно, доказывает, что почти в каждом пункте доктрины церквей и практика христиан находятся в прямом противостоянии учению Иисуса.

Мы привыкли говорить буддистам, мусульманам, индуистам или парсам: «для вас дорога к теософии лежит через вашу собственную религию». Мы говорим так, потому что эти вероучения содержат глубоко философский и эзотерический смысл, объясняющий аллегории, под которыми они представлены народу, но мы не можем сказать того же христианам. Преемники апостолов не записали тайного учения Иисуса — «тайн царствия небесного», которые были сообщены только апостолам.* От него избавлялись, его подавляли, уничтожали. То, что дошло до нас через поток времени, это афоризмы, притчи и аллегории, которые Иисус явно предназначал для духовно глухих и слепых, чтобы они открылись миру позже, и которые современное христианство либо принимает буквально, либо толкует соответственно фантазии отцов светской церкви. В обоих случаях они, как срезанные цветы: они отлучены от растения, на котором росли, и от корня, из которого это растение черпало свою жизнь. Потому если бы мы поощряли христиан изучать свою религию самостоятельно, как мы советуем приверженцам других вер, результатом было бы не знание смысла мистерий, а либо возрождение средневековых суеверий и нетерпимости, к тому же сопровождаемое мощным выбросом формальных молитв и проповедей (вроде того, что привёл к образованию 239 протестантских сект в одной только Англии), либо огромный рост скептицизма, ибо у христианства нет такого эзотерического основания, которое было бы известно тем, кто его исповедует. Ведь даже вы, мой господин примас Англии, должны с болью признать, что знаете нисколько не больше из этих «тайн царствия небесного», чем самый скромный и неграмотный прихожанин вашей церкви.

__________
* От Марка, IV, 11; от Матфея, XIII, 11; от Луки, VIII, 10.

Потому легко понять, что теософам нечего сказать против политики католической церкви, которая запрещает, или протестантских церквей, которые не поощряют, какого-либо частного исследования смысла «христианских» догм, которое могло бы соответствовать эзотерическому изучению других религий. Исповедующие христианство, с их нынешними идеями и знаниями, просто не готовы предпринять критическое исследование своей веры и рассчитывать при этом на хорошие результаты. Неизбежным следствием этого стало бы то, что их дремлющие религиозные чувства были бы скорее парализованы, нежели стимулированы — ведь критическая библеистика и сравнительная мифология последовательно доказали (по крайней мере тем, у кого не было шкурного интереса, духовного или светского, поддерживать ортодоксию), что христианская религия в том виде, в каком она существует, составлена из шелухи иудаизма, лоскутов язычества и плохо переваренных останков гностицизма и неоплатонизма. Этот курьёзный конгломерат, который постепенно сформировался вокруг записанных высказываний Иисуса, теперь, по прошествии веков, начал распадаться и крошиться, опадая с чистых драгоценностей теософической истины, которые он так долго закрывал и скрывал, но не смог ни обезобразить, ни разрушить. Теософия не только спасает эти драгоценные самоцветы от судьбы, которая угрожает тому мусору, в который они столь долго были вкраплены, но и сам этот мусор спасает от полного осуждения, ибо показывает, что результаты критического изучения Библии далеки от полного анализа христианства, так как каждый из кусков, составляющих курьёзную мозаику церквей, когда-то принадлежал религии, которая имела эзотерический смысл. И только когда эти куски будут возвращены на места, которые занимали изначально, можно будет постичь их скрытое значение и понять истинный смысл догматов христианства. Однако чтобы сделать это, нужно знание Тайной Доктрины — такой, какой она существует в эзотерическом основании других религий, а этого знания нет в руках духовенства, потому что церковь скрыла ключи, а потом и потеряла.

Ваша милость теперь поймёт, почему Теософическое Общество взяло в качестве одной из трёх своих целей изучение тех восточных религий и философий, которые проливают такой поток света на внутренний смысл христианства. И как мы надеемся, вы также поймёте, что делая так, мы поступаем не как враги, а как друзья той религии, которой учил Иисус — фактически, истинного христианства. Ведь только через изучение этих религий и философий смогут христиане прийти к пониманию своих собственных верований или увидеть скрытый смысл притч и аллегорий, которые Назарей рассказывал духовным калекам Иудеи, и приняв которые будь то за факты или за вымысел, церкви сделали сами его наставления уязвимыми для насмешек и презрения, а христианство, подрываемое историческим критицизмом и исследованиями мифологии и побиваемое кувалдой современной науки, подвергли серьёзной опасности полного краха.

Должны ли тогда теософы рассматриваться христианами как их враги только потому, что считают ортодоксальное христианство в целом противостоящим религии Иисуса и имеют смелость говорить церквям, что те предали того Учителя, которого они по их словам почитают и которому служат? Поистине, далеко от этого. Теософы знают, что тот же дух, что одушевлял слова Иисуса, латентно присутствует и в сердцах христиан, как, естественно, и во всех человеческих сердцах. Их фундаментальный принцип — Братство Человечества, и конечное его осуществление возможно лишь через то, что задолго до времён Иисуса называлось «Духом Христовым». Этот дух даже сейчас потенциально присутствует во всех людях и разовьётся, став деятельным, когда человеческим существам больше не будут мешать понимать и ценить друг друга, а также проявлять друг к другу сочувствие те барьеры ссор и ненависти, которые возведены священнослужителями и князьями. Мы знаем, что в своей жизни христиане часто поднимаются над уровнем своего христианства. Во всех церквях есть благородные и добродетельные мужчины и женщины, готовые жертвовать собой и желающие творить добро соответственно своей просвещённости и имеющимся возможностям, полные устремлений к вещам более высоким, чем земные — то есть последователей Иисуса вопреки своему христианству. К таким теософы испытывают глубочайшую симпатию, ведь только теософ или человек столь тонкой разумности и большой богословской учёности, как ваша милость, может справедливо оценить те огромные трудности, с которым приходится бороться нежному ростку естественного благочестия, ибо он пытается укорениться на чуждой ему почве нашей христианской цивилизации и расцвести в холодной и иссушающей атмосфере богословия. Как тяжело, например, «полюбить» такого Бога, как нарисованный в известном высказывании Герберта Спенсера:

«Жестокость фиджийского бога, которого представляют пожирающим души умерших (страдающих, должно быть, при этом процессе), невелика в сравнении с жестокостью бога, осуждающего людей на пытки, которые вечны… Наложение на потомков Адама в течение сотен поколений ужасных наказаний за небольшой проступок, которого они не совершали, проклятие всех тех, кто не воспользовался предполагаемым способом получения прощения, о котором большинство из них никогда и не слышало, и достижение примирения путём пожертвования сына, который был совершенно невинен, чтобы только удовлетворить якобы существующую необходимость в примирительной жертве — всё это поведение, которое будучи описано применительно к какому-нибудь земному правителю, вызвало бы только отвращение…»*

__________
* «Религия: ретроспектива и перспектива». / Herbert Spencer, «Religion: a Retrospect and Prospect», Nineteenth Century, Vol. XV, No. 83, янв. 1884.

Ваша милость, без сомнения, скажет, что Иисус никогда и не учил поклоняться такому богу, как этот. Так же говорим и мы, теософы. Но это — тот самый бог, поклонение которому официально проводится в Кентерберийском соборе лично вами, мой господин примас Англии, и ваша милость непременно согласится с нами, что поистине в сердцах людей должна быть божественная искра религиозной интуиции, которая позволяет им так неплохо сопротивляться мертвящему действию такого ядовитого богословия.

Если ваша милость со своей вершины окинет взором то, что простирается вокруг, вы узрите христианскую цивилизацию, для которой бешеная и безжалостная борьба человека против человека является не только отличительной чертой, но и признанным принципом. Сегодня это уже общепризнанная научная и экономическая аксиома, что весь прогресс достигается через борьбу за существование и выживание наиболее приспособленного; а самые приспособленные к выживанию в этой христианской цивилизации — не те, кто обладает качествами, признанными за лучшие моралью всех веков — щедрые, благочестивые, благородные, прощающие, скромные, правдивые, искренние и тому подобные, а те, кто сильнее других в эгоизме, хитрости, лицемерии, грубой силе, ложных претензиях, жестокости и жадности, а также самые неразборчивые в средствах. Духовные и альтруистичные — это «слабые», которых «законы», управляющие вселенной, предоставляют в пищу эгоистичным и материальным — «сильным». «Кто сильнее — тот прав» — единственное закономерное заключение, последнее слово этики XIX века, ибо мир стал одним огромным полем боя, на которое «самые приспособленные» спускаются подобно коршунам выклёвывать глаза и терзать сердца тем, кто пал в битве. Останавливает ли религия эту бойню? Отгоняют ли церкви коршунов, утешают ли раненых и умирающих? В целом в сегодняшнем мире религиозные соображения не имеют и веса пёрышка, когда на другой чаше весов оказываются мирские преимущества и эгоистические удовольствия, а церкви бессильны возродить в людях религиозные чувства, потому что их идеи, знания, методы и аргументы ещё средневековые. Мой господин примас, ваше христианство на 500 лет отстало от времени.

Пока люди спорили, этот или тот бог истинный, в то или иное место идёт душа после смерти, вы, священники, понимали вопрос, и располагали аргументами, чтобы повлиять на общественное мнение — силлогизмом или пытками, в зависимости о того, чего требовал случай, но теперь-то само существование любого такого существа как Бог или любого рода бессмертного духа вообще ставится под вопрос или отрицается. Наука изобретает новые теории Вселенной, которые презрительно игнорируют существование любого бога; моралисты устанавливают теории этики и общественной жизни, в которых несуществование будущей жизни само собой разумеется; в физике, психологии, юриспруденции, медицине любому учителю, чтобы завладеть аудиторией, требуется лишь чтобы в его идеях не было никаких ссылок на провидение или на душу. Мир быстро приводят к убеждению, что бог — мифическая концепция, не основанная на фактах и не имеющая места в природе, а бессмертная часть человека — глупая мечта невежественных дикарей, поддерживаемая ложью и трюками жрецов, неплохо зарабатывающих на страхе людей перед тем, что мифический Бог будет вечно мучить их воображаемые души в баснословном аду. Перед лицом всего этого духовенство в нашем веке немо и бессильно. Единственным ответом, который знала церковь на подобные «возражения», являлись дыба и костёр, а теперь она уже не может пускать в ход эту систему логического убеждения.

Ясно, что если бы Бог и душа, о которых учат церкви, были воображаемыми сущностями, тогда и христианское спасение и осуждение — просто заблуждения ума, созданные гипнотическим процессом утверждения и внушения, осуществлённым в огромном масштабе и действующим кумулятивно на поколения слабовольных и истеричных людей. Какой ответ имеется у вас на такую теорию о христианской религии, кроме повторения утверждений и внушений? Какие у вас есть способы вернуть людей к их прежней вере, кроме оживления их старых привычек? «Стройте больше церквей, повторяйте больше молитв, основывайте больше миссий, и возрождение веры в Бога и душу будет неизбежным результатом». Такова политика церквей и их единственный ответ на агностицизм и материализм. Но вашей милости должно быть известно, что отражать нападки современной науки и критицизма такими орудиями как утверждение и привычка, это всё равно что выступать против автоматических винтовок с бумерангами и кожаными щитами. Однако в то время как прогресс идей и рост знаний подрывают популярную теологию, каждое открытие науки и каждое новое представление передовой европейской мысли приближают умы XIX столетия к идеям о Божественном и Духовном, известным всем эзотерическим религиям и теософии.

Церковь заявляет, что христианство — единственная верная религия, и это притязание подразумевает два определённых тезиса, а именно, что христианство — истинная религия, и что нет истинной религии, кроме христианства. Похоже, христианам никогда не приходило в голову, что Бог и Дух могут существовать в любой другой форме, кроме той, в которой они представлены в доктринах их церкви. Дикарь называет миссионера атеистом, потому что тот не носит идола в своём чемодане, а миссионер в свою очередь называет атеистом всякого, кто не носит фетиша в своём уме. И ни дикарь, ни христианин, похоже, никогда не подозревали, что может существовать более возвышенная, чем их собственная, идея о великой скрытой силе, управляющей Вселенной, к которой имя «Бог» гораздо более приложимо. Ещё неизвестно, на что церкви тратят больше усилий — на доказательство того, что христианство «истинно», или того, что все другие виды религии неизбежно «ложны», и зловредные последствие этого их учения просто ужасны. Когда люди отбрасывают догмы, им кажется, что они отбросили и религиозные чувства, и они заключают, что религия в человеческой жизни есть нечто лишнее — возведение до облаков обычных земных вещей и трата энергии, которую можно было бы более выгодно использовать в борьбе за существование. Потому материализм нашего века есть прямое последствие той христианской доктрины, что во Вселенной нет правящей силы, а в человеке бессмертного духа, кроме тех, что известны из христианских догматов. Атеист, — мой господин примас, — это незаконнорожденный сын церкви.

Но и это ещё не всё. Кроме надежды на вознаграждение и страха наказания, церкви никогда не учили людей какой-нибудь другой или более возвышенной причине быть добрыми, правдивыми и справедливыми, а когда им позволяют верить в божественный каприз и божественную несправедливость, основы их нравственности подрываются. И у них не остаётся даже естественной нравственности, к которой они могли бы сознательно вернуться, ведь христианство учило их, что на неё не стоит рассчитывать, поскольку человек по природе грешен. Потому единственным мотивом поведения становятся эгоистические интересы, а единственной силой, удерживающей от порока — страх перед тем, что дело может раскрыться. Так что в отношении нравственности так же, как и в отношении Бога и души христианство толкает людей прочь с пути, ведущего к знанию, и сбрасывает их в пропасть неверия, порока и пессимизма. Теперь церковь стала последним местом, куда люди обратятся за помощью и спасением от зол и бед жизни, потому что они знают, что строительство церквей и повторение ектений не влияет ни на силы природы, ни на советы наций, и потому что они инстинктивно чувствуют, что церкви, приняв принцип целесообразности, потеряли свою власть над сердцами людей и могут действовать лишь внешне, в качестве поддержки для политика и полицейского.

Функция религии — утешать и ободрять людей в их борьбе с грехами и печалями, которая длится всю жизнь. И сделать это она может лишь представив человечеству благородные идеалы более достойной жизни на земле и более счастливого существования после смерти, которых следует добиваться сознательными усилиями. Мир сейчас нуждается в такой церкви, которая рассказала бы ему о таком Божестве или бессмертном начале в человеке, которое было бы как минимум на уровне идей и знаний нашего времени. Догматическое христианство не подходит для мира думающего и рассуждающего, и только те, кто способны ввергнуть себя в средневековое состояние ума, могут ценить церковь, чья религиозная (в отличие от её общественной и политической) функция — умилостивить Бога, когда миряне делают то, что он, согласно их вере, не одобряет; молиться об изменении погоды, а иногда и благодарить Всемогущего за то, что он помог убить врага. Не во «врачах», а в духовных водителях нуждается сейчас мир — в таком «духовенстве», которое даст ему идеалы, столь же соответствующие интеллекту нашего века, как соответствовали христианские рай и ад, Бог и Дьявол векам тёмного невежества и суеверий. Соответствует ли христианское духовенство этому требованию и сможет ли его выполнить? Бедствия, преступления, пороки, эгоизм, зверства, недостаток самоконтроля и самоуважения, характеризующие нашу современную цивилизацию, соединяют свои голоса в одном чудовищном крике и отвечают — НЕТ!

Что же означает реакция против материализма, признаки которой наполняют сегодня атмосферу? Это значит, что мир смертельно устал от догматизма, высокомерия, самодостаточности и духовной слепоты современной науки — той самой, которую ещё вчера люди приветствовали как их избавительницу от религиозного фанатизма и христианских суеверий, но которая, подобно Дьяволу из монашеских легенд, за свои услуги потребовала у человека его бессмертную душу. А что тем временем делают церкви? Они спят сладким сном, грезя о пожертвованиях и общественном и политическом влиянии, тогда как мир, плоть и дьявол прибирают к своих рукам их пароли, их чудеса, их аргументы и даже их слепую веру. О, Церкви Христовы! Спириты похитили огонь с ваших алтарей, чтобы осветить свои комнаты для сеансов; члены Армии Спасения взяли ваше священное вино и сами теперь духовно пьяны на улицах; Неверный украл оружие, которым вы некогда его поразили и торжествующе говорит вам: «то, что вы предлагаете, уже неоднократно было сказано раньше». Была ли когда-нибудь у духовенства столь великолепная возможность? Гроздья на винограднике созрели и нужны только подходящие сборщики. Если бы вы дали миру какое-нибудь доказательство, соответствующее современному интеллектуальному стандарту вероятности, что Божество и бессмертный дух в человеке имеют реальное существование как факты природы, разве люди не приветствовали бы вас как своих спасителей от пессимизма, отчаяния и сводящей с ума и ожесточающей мысли, что для человека нет иной судьбы, кроме как вечное ничто после немногих кратких лет горьких трудов и печалей? Ведь подстёгиваемая этой паникой борьба за материальные удовольствия и мирское продвижение есть прямое последствие веры в то, что эта смертная жизнь есть всё и единственная цель всего существования.

Но у церквей нет ни знаний, ни веры, нужных для спасения мира, и возможно, у вашей церкви, мой господин примас, их меньше всех, а впридачу к тому на шее мельничный жёрнов в 8 миллионов фунтов в год. И тщетно вы пытаетесь облегчить своё судно, выбрасывая за борт груз доктрин, которые ваши праотцы считали жизненно важными для христианства. И что теперь может сделать ваша церковь, кроме как убрать паруса перед штормом, в то время как духовенство кое-как пытается заделать течи «пересмотренной версией», а своим общественным и политическим весом, как балластом, стабилизировать судно, чтобы не дать ему перевернуться, а его грузу догм и пожертвований отправиться на дно?

Кто построил Кентерберийский собор, мой господин примас? Кто придумал и наделил жизнью великую церковную организацию, делающую возможной должность архиепископа кентерберийского? Кто заложил основания огромной системы религиозных податей, которые дают вам 15000 фунтов в год и дворец впридачу? Кто установил формы и церемонии, молитвы и литании, которые, несколько изменённые и урезанные (так что теперь в них меньше искусства и украшений) составляют литургию англиканской церкви? Кто добился того, чтобы народ именовал вас гордыми титулами «ваше божественное почтение» и «человек божий», которые духовенство вашей церкви столь самонадеянно принимает? Никто иной, как римская католическая церковь! Мы говорим это не в духе вражды. Теософия видала подъём и падение многих религий и будет присутствовать при рождении и смерти ещё многих. Мы знаем, что жизнь религий подчиняется закону. Получили ли вы наследие римской церкви законно или добыли насилием, мы оставляем вам самому разбираться со своими врагами и со своей совестью, ибо умственное отношение к вашей церкви определяется тем, чего она стоит сама по себе. Мы знаем, что если бы она была не в состоянии выполнять истинную духовную функцию религии, она была бы непременно сметена, хотя недостатки её заключаются скорее в унаследованных ею тенденциях или в окружающей её среде, чем в ней самой.

Англиканская церковь, если использовать бытовое сравнение, подобна поезду, набравшему ход, пока в машине ещё был пар. Двигаясь по инерции, он свернул с основной линии на запасной путь, не ведущий никуда. Он почти уже остановился, и многие из пассажиров покинули его и прибегли к другим транспортным средствам. Те же, кто остались, по большей части сознают, что зависят от небольшого количества пара, оставшегося в котле после того, как из-под него были убраны огни Рима. Они подозревают, что возможно всего лишь играют в поезд, но машинист продолжает давать свистки, контролёр ходит и проверяет билеты, а тормозные кондукторы гремят своими тормозами, и в конце концов это не такое уж плохое развлечение. Ведь в вагонах тепло и уютно, а погода холодная, и пока пассажиры платят чаевые, служащие железнодорожной компании очень обходительны. Но те, кто знают, куда им надо ехать, не столь удовлетворены.

На протяжении нескольких столетий англиканская церковь совершала трудный подвиг, одновременно остужая в одном направлении и поддавая жару в другом, говоря католикам «разум!», а скептикам — «уверуйте!». И именно точным подбором силы каждой из сторон этой двуличной деятельности ей удавалось так долго уберегаться от падения. Но отсутствие поддержки и опоры уже витают в атмосфере. И что может сказать церковь в своё оправдание? Настаивать на своей полезности. Это полезно — иметь множество образованных, нравственных, немирских людей, рассыпанных по всей стране, которые не дают миру совсем забыть о том, что есть религия, а также действуют как центры благотворной деятельности. Но вопрос сейчас стоит так, что актуальны вовсе не повторение молитв и раздача милостыни бедным, как было пятьсот лет назад. Люди теперь повзрослели и взяли своё мышление, а также направление своей общественной, личной и даже духовной жизни в свои собственные руки, поскольку обнаружили, что их пастыри знают о «вещах небесных» не больше, чем они сами.

Но англиканская церковь, как говорят, стала столь либеральной, что её должны бы поддерживать все. И правда, можно ходить на прекрасную имитацию мессы или на собрание настоящих унитариев* и при этом оставаться в её лоне. Эта прекрасная терпимость, однако, лишь означает, что церковь нашла необходимым сделаться открытым сообществом, где каждый может ходить в своих ботинках и устраивать свои собственные представления, если только вместе со всеми встанет на защиту её благосостояния. Терпимость и либерализм противоречат законам существования любой церкви, верящей в божественное проклятие, и их появление в англиканской церкви — знак не обновления жизни, а приближающегося распада. Не менее обманчива и энергия, проявляемая ею в строительстве храмов. Будь это мерилом религиозности, каким бы благочестивым был этот век! Никогда ещё догмы не размещались так удобно, хотя люди могли тысячами спать на улицах и умирать от голода в тени наших величественных соборов, построенных во имя Того, кому негде было даже преклонить свою голову. Но разве Иисус говорил вам, ваша милость, что религия не в сердцах людей, а в рукотворных храмах? Нельзя обратить своё благочестие в камень и при этом продолжать пользоваться им в жизни; и история показывает, что окаменение религиозных чувств — столь же смертельная болезнь, как и окостенение сердца. Однако если бы даже церквей стало в сто раз больше, а каждый священник стал центром филантропии, это было бы лишь подменой того, чего бедняки просят, но не могут получить, и что они должны получать от своих братьев-людей, а не от духовных наставников. И это только сделало бы духовную бесплодность доктрин церкви ещё более заметной.

__________
* Течение в протестантизме, признающее единство Бога и не признающее догматов о Троице, первородном грехе и заместительной искупительной жертве. — Прим. пер.

Близится время, когда духовенство призовут отчитаться по результатам своего пасторства. Вы готовы, мой господин примас, объяснить СВОЕМУ УЧИТЕЛЮ, почему вы давали его детям камни, когда они просили у вас хлеба? Вы улыбаетесь в своей воображаемой безопасности. Слуги так долго правили бал во внутренних покоях дворца Господа, что уже уверены, что он никогда и не вернётся. Но он сказал вам, что может прийти, как тать в ночи, и смотрите — он уже приходит в сердца людей. Он приходит вступить в права владения царством своего Отца туда, где только и есть его царство. Но вы не узнаёте его! Если бы сами церкви не были унесены наводнением отрицаний и материализма, затопивших всё общество, они бы распознали быстро растущие зародыши Христова Духа в сердцах тысяч людей, которых они теперь клеймят как неверных и сумасшедших. Они бы признали в них тот же дух любви, самопожертвования и огромной жалости к невежеству, глупости и страданиям мира, проявившийся во всей чистоте в сердце Иисуса, как проявлялся он в сердцах других Святых Реформаторов в другие века, и который есть свет всякой истинной религии и тот светильник, которым теософы всех времён старались руководствоваться, направляя свои шаги по узкому пути, ведущему к спасению — пути, который прокладывается каждым воплощением ХРИСТА, или ДУХА ИСТИНЫ.

Теперь, ваше преосвященство, мы очень почтительно изложили вам основные моменты различий и несогласий между теософией и христианскими церквями и рассказали вам о том, что теософия и учение Иисуса — одно. Вы услышали наше исповедание веры и узнали те жалобы и обиды, которые мы сложили к дверям догматического христианства. Мы, горстка скромных людей, не обладающих ни богатствами, ни мирским влиянием, но сильные в своём знании, объединились в надежде сделать ту работу, которую, как вы говорите, ваш Учитель доверил вам, но которой этот богатый и господствующий колосс — христианская церковь — столь печально пренебрегал. Назовёте ли вы это самонадеянностью? Решитесь ли вы, в этой стране свободы мнений, свободы слова и свободных усилий, ответить нам ничем иным, кроме как обычной анафемой — единственным видом признания, которое припасено у церкви для реформаторов? Или же мы можем надеяться, что горькие уроки опыта, которые такая политика приносила церквям в прошлом, изменили сердца и прояснили понимание её правителей, и что наступающий 1888 год станет свидетелем того, как христиане протянут нам руку дружбы и доброй воли? Это будет лишь справедливым признанием того, что небольшая группа, именуемая Теософическим Обществом — не авангард Антихриста и не выводок Врага Человечества, а практическая помощница, а возможно и спасительница христианства, и что она лишь старается выполнять ту работу, за которую Иисус, Будда и другие «сыны Бога», им предшествовавшие, заповедали взяться своим последователям, но которую церкви, став догматическими, оказались полностью не в состоянии исполнить.

А теперь, если ваша милость сможет доказать, что мы были несправедливы к церкви, главой которой вы являетесь, или к популярному богословию, мы обещаем публично признать нашу ошибку. Но пока «молчание — знак согласия».

[«Lucifer», Vol. I, No. 4, декабрь 1887, с. 242-251]

Перевод K.Z.